На горах говорят об этих учениях и внимают им просто. И в пустынях, и в степях люди поют в каждодневном обиходе о вечности и том же – общем благе. Жители Тибета, Монголии, буряты – все помнят о благе общем.

Как мыслят народы Азии? Алтайцы помнят о Белом Бурхане. Даже пострадали за ожидание его лет двадцать тому назад. Они обращаются к Белому Бурхану – на вершине Харема:

Белый Бурхан требует сжечь идолов и обещает плодородие общей земли и пастбищ. И вот общее благо дойдет и до алтайских становищ. Так претворяют давнее предание о приходе Будды на Алтай.

Как мыслят народы Азии? Буряты поют:

Монголы поют:

Да, Азия мыслит твердо. И под чалмою, и под феской, и под тюбетейкой – находчивый ум и уменье богато применяемое.

Древние китайцы сохранили прекрасный гимн Матери Солнца, называя ее Владычицей Востока.

Горы, 1925.

V. Ламаюра – Лэ – Хеми

(1925)

В древних китайских сторожевых башнях были находимы среди манускриптов словари и биографии знаменитых женщин. На далеких границах были такие устремления.

Когда уже знаете красоты Азии, уже знаете всю насыщенность красок ее, и все-таки они опять поражают, опять возносят чувства. И самое недосягаемое становится возможным.

Мухи, москиты, блохи, уховертки! Всякие дары Кашмира. Уход наш был не без крови. В Тангмарге банда негодяев напала на наш караван и начала железными палками избивать наших людей; семерых повредила. Пришлось с револьверами и маузерами оберегать порядок. За выход из Кашмира можно и заплатить. Заплатили и вышли. В Гунде конюхи накормили коней ядовитой травою; кони начали дрожать и легли. Всю ночь их выхаживали. Особенно пострадали мой Мастан и Сабза Юрия. Погонщики развели костры вокруг ящика с патронами. В палатку под постель Юрия заползла дикая кошка. Много мух, москитов, блох и уховерток, и «шайтанов» в Кашмире.

Пришел Саттар-хан (караванщик), привел пять оборванцев: «Это особая стража от деревни». Оборванцы спали около палаток. Никто грабить не пришел.

Древние готы не сравнивали ли Тироль с Кашмиром? Или с Рейном? Ажурна, непрочна красота Кашмира. Трудно представить себя в мощной Азии. Дальше, дальше – туда, к скалам и янтарным пескам.

Мокрый, ненастный Балтал. Не успели раскинуть мокрые палатки, как является новая провокация. Приходит полицейский с рапортом о том, что наши люди только что уничтожили санитарный пост и тяжко оскорбили врача. По счастью, сторож почтовой станции не подтвердил эту злую выдумку. Повторяем нашим людям не отвечать ни на какие оскорбления. Караванщики заставили лишний день простоять в Балтале из-за боязни обвалов на Соджи. Толковали, ходили на гору и с трудом решились тронуться. Никаких обвалов не было, хотя, как всегда на горных карнизах, могли быть отдельные падающие камни. На перевале, как всегда, ледяной ветер. Шуба делается легче газа.

Балтистанец [139] заболел животом. По неосторожности ему дали коньяку. Немедленно «заболели» еще трое; а когда им дали очистительного, они стали требовать того же лекарства, как и первому.

Около Драса [140] в поле работали замечательно красивые женщины. Арабский тип, одеты в черные рубахи, на головах черная повязка. Думали, что это дарды, [141] но, говорят, это африди, [142] пришедшие на летние пастбища из Афгана; те самые, которых боятся.

Рассказы, как уничтожаются караваны: один тибетский караван был захвачен сининским амбанем. Другой был уничтожен полностью монгольским. Дже-ламой, который, начав национальным деятелем, кончил феодальным бандитом. Его хошуны [143] до сих пор грабят в Цайдаме.

Рассказы о высоких процентах, взимаемых китайцами. Чиновники и офицеры все дают деньги в рост, беря до 20 процентов месячных. Ужасно.

Идут встречные караваны. Всякие народы – дарды, балтистанцы, ладакцы, асторцы, [144] яркендцы. Языки совершенно различны. Точно переселение народов.

Показалась береза – белая сестра. Встречный старик опять говорит об обвале на Соджи. Будто идти нельзя. Пошлем шикари [145] разведать. Из-за оползней просидели день в Балтале. Много ядовитых трав в Балтале, и все эти травы принимают благонамеренный вид. Опасно для коней. На Соджи выпал снег – очень рано для половины августа.

После Соджи все изменилось. Позади остался Кашмир со всеми его ядовитыми травами, холерою и насекомыми. Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, прошли как бы в иную страну. И народ честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, и камни многоцветные. И в самом воздухе бодрость. Утром – крепкие заморозки. В полдень – ясный сухой жар. Скалы пурпурные и зеленоватые. Травы золотятся, как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и целебные ароматные злаки – все готово принести дары. Здесь возможны большие решения.

После Драса встретили первую буддийскую весть. Около дороги две каменные стелы, изображающие Майтрейю. Около них камень с изображением всадника. Не на белом ли коне этот всадник? Не вестник ли нового мира? Значительно, что первым буддийским знаменем является именно облик Майтрейи.

В Маульбеке [146] мы побывали в типичном тибетском доме старого уклада. Взошли по приставной лестнице, как по подъемному мосту. Домашняя моленная, запах курений. Степенная вдова – хозяйка. С балконов – прекрасный вид со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у нее шкура яка, на голове тяжелый убор из бирюзы.